Вот какое у нас горе. Детские самоубийства стали массовым явлением. Опять какое-то позорное и страшное первое место по этому делу.
Разумеется, «что делать» и «кто виноват».
Отвечают на эти вопросы по-разному.Виноват интернет. А то в других странах интернета нет.
Виноваты СМИ, устраивающие сенсации по каждому такому случаю. Вот в этом что-то есть, да только если бы не СМИ, дети бросались бы из окон пореже, но вряд ли так уж намного. Зато взрослые «ответственно» говорили бы, что у нас лучшее воспитание в мире.
Конечно, СМИ у нас те еще… Когда в СССР принимали закон о печати, я предлагала разным гражданам послушать стишок и угадать автора:
Ай да свободная пресса!
Мало нам было хлопот!
Юное чадо прогресса
Воет, брыкает, ревет.
Народ наперебой называл разных популярных современных мракобесов. А это Некрасов, причем не Виктор, а Николай Алексеевич.
Все так, и наша пресса далека от идеала по многим параметрам. Нет-нет, я даже не про тенденциозность и не про ангажированность (мягко говоря). Я про поверхностность журналистских знаний и воззрений, про кромешную путаницу с фактами. А в волнующем нас случае — про отсутствие сострадания.
Какой-то мыслитель (кажется, даже женщина) предложил средство: поносить и ругать убившихся в прессе и в окрестностях их домов, обзывать их по-всякому и хоронить с презрением и проклятьями… Вот тут-то и наступит на земле мир. И в человецах благоволение.
Но все-таки голоса разума звучат и гласят, что дети эти — недолюбленные.
Я когда-то писала и продолжаю утверждать, что родители хотят от детей того, сего, пятого, десятого и невозможного: чтобы дети были вылитые они и одновременно сверкали разными совершенствами. Ну, и чтоб учителя занимались ими так, чтоб детям не продохнуть, а родители чтоб их не видели и не слышали, а только принимали бы похвалы за своих чад (а тех хвалить не надо, чтоб не испортились).
Учителя же хотят, чтобы дети воспринимали каждый звук, ими издаваемый, за истину в последней инстанции, и хранили бы ее трепетно и вечно, А родители чтоб работали по данным им указаниям педагогов.
А дети чего хотят? А дети хотят, чтобы их любили. Малыши выпрашивают любовь, как собачонки — лакомство. Жалко их ужасно. Подростки же более сдержанны (не потому ли, что претерпели разочарование?), но тоже хотят, чтобы их любили. А не можете — не приставайте.
Давайте посмотрим на соотношение сил, ополчившихся на душу подростка.
Если дети предоставлены сами себе, то они сбиваются, прямо говоря, в стаи с соответствующим «этикетом» и иерархией лидеров. Здесь — пограничье с криминальными образованиями.
Если учителя не проявляют сердечности (смешно об этом говорить, да?), то школа превращается в зону крайнего дискомфорта.
Если родители не уделяют детям того внимания и понимания, которое им требуется (а требуется им о-о-о-очень много!), дети чувствуют себя не просто заброшенными, а преданными. Ведь существует множество свидетельств о том, что дети ни с того ни с сего начинают считать себя чужими, усыновленными подкидышами, а это — знак одиночества.
Подытожить мироощущение несчастного подростка можно словами Цоя, который был к таким (и другим) вещам чуток как мало кто: «Весь мир идет на меня войной».
И вот как-то все сводится к тому, что наибольшая ответственность за детей ложится на плечи родителей.
Кстати, дети — совершенно не ангелы, впрочем, как и родители и учителя, только в отличие от этих последних дети на ангельский чин и не претендуют. Дети капризны, эгоистичны, несамостоятельны в мнениях, подчас сами не знают, чего хотят… Впрочем, взрослые тоже таковы, и не след им про это забывать. Но всем нужно стараться со всеми договариваться, даже если вторая договаривающаяся сторона — собственное порождение и от горшка два вершка. Помню, как с меня семь потов сошло, когда я убеждала десятилетнего мальчика, что в карты играть не следует. А он спросил: «А почему», — так был воспитан. Ну, и ответила, а куда деваться.
С ним же у нас был заключен договор. Я живописала все кошмары переходного возраста и предложила выход: сам реши, хочешь ли ты быть взрослым или ребенком. Если ребенком, то тебя будут холить и лелеять, но ты будешь беспрекословно слушаться. А если взрослым, то на тебя накладываются разные обязанности и ответственности, но степень свободы у тебя расширяется, а разные твои желания обсуждаются с тобой с полным моим уважением.
А часто ли в детях уважают личность? По большей части на нее вообще внимания не обращают, а если и обращают, то в основном для того, чтобы «сломать» те черты, которые не нравятся. Впрочем, друг к другу взрослые относятся примерно так же, отсюда — разводы из-за «несломленной» привычки разбрасывать носки. И тоже ничего хорошего. Вступают в брак с «полуфабрикатом», который нужно доделать, — и вперед.
А надо людей любить, и взрослых, и детей. Это сложно, но заповедано. Любить детей не как свое порождение, не как надежду на помощь в дальнейшем, не как предмет своей гордости, а как людей. Как личности. Любить так, чтобы доверяли. И не зря Иоанн Богослов пишет об иссякании любви во многих, потому что и Христос пришел к людям, чтобы заново воспламенить их любовью, но поскольку она иссякла, они Его не приняли, гнали и распяли. Вот мы все больше хлопочем о своем личном спасении. Ну, и чтоб все вели себя так, как мы считаем правильным. А надо — о любви во Христе.
…Помню разговор с очень счастливой матерью, ей и сорока не было. А счастлива она была тем, что ее дочка, забеременев в 16 лет, сказала ей об этом откровенно, а не стала делать аборт. Проявила доверие. И все уладилось браком и материнством. Правда, в роддоме над юной матерью всласть поиздевались. И в интернете написал счастливый отец, что сохранил привязанность своих уже взрослых детей. А когда его дочка уезжала в институт, он ей сказал: «Помни, что ты наша. Что бы с тобой ни случилось, мы тебя примем».
Казалось бы, сейчас надо набрать в грудь воздуха побольше, чтобы провозгласить: «А зато у православных все хорошо». Но не получается. В одной православной гимназии мальчик сказал духовнику, что он по совести не может сильно любить своих родителей, потому что очень уж люто лупцуют. И слышала я однажды речь о православном воспитании подающего надежды богослова и заботливого отца, который говорил, что до семи лет проблем нет: скажешь, что завтра будет причащаться — и все. А после семи он ведь, гад, вопрос задает, зачем это нужно. Очень сложный вопрос. Непонятно только, как в христианской семье ребенок этого еще не знает.
И такое ведь на каждом шагу. Помню, в храме на литургии ребенок лет пяти закапризничал. И чем дальше, тем свирепее. К Евхаристическому канону он уже ревел и катался по полу. Как-то это было не слишком комфортно. Но среди моря всеобщего сострадания утесом праведности стояла его бабушка, с гордой улыбкой приговаривавшая: «С вечера с пяти часов ни крошки хлеба, ни капли воды…».
А в одной бездетной семье поступили по известной рекомендации: взяли девочку из детдома. А там и свои дети пошли, и девочка их прилежно нянчила. Когда же она закончила школу, то сказала, что хотела бы еще учиться, дружить со сверстниками и одеваться не совсем уж в тряпье. Так ее выгнали из дома в никуда со словами: «Ты нам еще не отработала».
И вот о чем не стоит забывать. Очень часто даже внимательные и любящие родители судят детей с высоты своего жизненного опыта. Дело даже не в том, что они требуют от детей мыслей и поступков, к которым сами пришли путем долгих проб, ошибок и страданий (это — если пришли к благополучному результату). Самое страшное — что они подозревают детей в пороках, свойственных зрелому возрасту. Слышала я рассказы о том, насколько хитры и коварны малолетние лжецы и интриганы, слышала. И все это неправда.
Да, дети очень даже способны на ложь и хитрость (в сравнении со взрослыми — в сугубо мелких масштабах), но только ради того, чтобы урвать порцию внимания, любви и ласки, которых им не хватает. Более того, бывает в их мелкой жизни период мелкого же клептоманства (эдак около семи лет). На самом деле ничего страшного, один серьезный и доброжелательный разговор — и все как рукой снимает. Да, больных детей следует лечить, но это другое.
И тут есть еще такая вещь. Род человеческий тщеславен. Очень хочется быть проницательными, сделать своим лозунгом «нас не проведешь!». И мало кто догадывается, что лучше быть обманутым, нежели напрасно подозревать. Потому что подозрение чернит твою собственную душу.
А вообще-то всякие мелкие и крупные детские неприятности — от невнимания и непонимания в семье. Одно слово — недолюбленные. Но это — ваша вина, дорогие родители.
И еще: дети чувствуют гораздо больше, чем это обычно считается. Они чуют ложь, фальшь, лицемерное к себе отношение. Так что получается страшноватая картина на тему «не судите, да не судимы будете»: пользуясь своим преимуществом, родители судят детей. Но и дети в таком случае судят родителей, и чем дальше, тем больше. Привычно вздыхая о том, что у нас так много заброшенных стариков, в том числе и имеющих взрослых детей, нужно им, конечно, сочувствовать и помогать, — но и думать о том, кто же этих черствых детей воспитал себе на горе.
Вообще с подростками дело зачастую обстоит так: в хороших семьях маленькие чувствуют себя, как в сказке. Мир их мал и уютен, они окружены теми, кого любят и считают лучшими на свете. И уверены, что если что не так, то папа-мама встанут на защиту. А когда подрастают, то смотрят на мир более критично, да и видят больше. И начинают понимать не только свою беззащитность перед лицом мирового зла, но и беспомощность родителей, а подчас и их нежелание понять и придти на помощь.
Наверное, всякий человек хоть раз в жизни, хоть на секунду испытывал нежелание жить. И чаще всего это происходит именно с подростками. Тут ведь вот какое дело: в патриархальном обществе дети благодарят за жизнь Бога и родителей. В нынешнем это, к сожалению, далеко не так. Неблагодарность стала очень распространенным модусом отношений. И за нее, дающую ложное ощущение свободы, приходится платить. Иногда — своей жизнью.
Но вот что, пожалуй, самое главное. Человек кончает с собой скорее всего в состоянии депрессии. А у нас отношение к такого рода состоянием средневековое: «дурь одна», «блажь», «слабаки», «психи, что о них говорить». И так-то отношение к врачам не ахти, а уж к психотерапевтам и психиатрам — сугубое не ахти. И получается, что лучше ребенка сгубить, чем обратиться к надежному специалисту.
Опять-таки было: врач годами боролся за жизнь и здоровье мальчика, причем не только с болезнью, но и с его отцом. Врач считал, что мальчика нужно лечить, а отец — что нужно воспитывать из него «настоящего мужчину». Поэтому врач регулярно госпитализировал мальчика, а когда тот возвращался домой, за него брался папаша и доводил дело до очередного обострения. Врач старался контролировать ситуацию, но однажды просто не успел — и мальчик покончил с собой.
Давайте посмотрим фактам в глаза: ситуация в обществе далека не только от благополучной, но и от мало-мальски приличной. Мир вообще неблагополучен, но в Европе, например, хоть живо представление о том, какие свои свойства и качества не следует демонстрировать. Мы от этого достаточно далеки. Например, на меня произвело большое впечатление, когда какой-то православный книжный магнат похвалил православное же издательство… за нахальство. Так, мол, и следует.
А мы о детях, уходящих из жизни. А это форма протеста против того, что неокрепшие юные души считают недопустимым. Словесно это было выражено Цветаевой:
Отказываюсь жить
В бедламе нелюдей…
Так что только любовь. Как писал Честертон, с каждым человеком следует обращаться так, как будто он — переодетый король. Ну, или принц, если маленький.
Марина Журинская