Вера – это красный цвет
В 1870 году Ф. М. Достоевский напишет А. Н. Майкову: «Главный вопрос…, которым я мучился сознательно или бессознательно всю мою жизнь, – существование Божие». Ответ на сложнейшую дилемму оформится со временем в Символ веры писателя: «Этот символ очень прост, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже, симпатичнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивою любовью говорю себе, что и не может быть. Мало того, если б кто мне доказал, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
Достоевский проводит своих героев через круги ада сомнений, бунтов, восстаний против законов бытия и Бога. В характерах отражены поиски и исповедь писателя, его путь к Истине: «Не как дурак же, фанатик, я верую в Бога»; «Через большое горнило сомнений моя осанна прошла…». Именно под влиянием библейского слова формировалось мировоззрение Достоевского об утопии «земного рая» без Творца. В «Братьях Карамазовых» читаем: «Что за книга это Священное Писание, какое чудо и какая сила, данные с нею человеку! Точно изваяние мира и человека и характеров человеческих, и названо всё и указано на веки веков». Отсюда и рассуждения автора о том, что проверка для верности убеждений человеческих одна – Христос, а вера – это красный цвет.
Об уме и свободе
Согласно писателю, вера должна превалировать над умом. Только смирением гордыни, злых помыслов, взращиванием ответственности за людей, считает Достоевский, можно избавиться от веры рациональной (рассудочной), присущей, в частности, идеологии Льва Толстого: «Одно тут спасение: возьми себя и сделай себя же ответчиком за весь грех людской. Друг, да это и вправду так, ибо чуть только сделаешь себя за все и всех ответчиком искренно, то тотчас же увидишь, что оно так и есть в самом деле и что ты-то и есть за всех и вся виноват. А скидывая свою же лень и свое бессилие на людей, кончишь тем, что гордости сатанинской приобщишься и на Бога возропщешь».
В «Братьях Карамазовых» Достоевский расширяет контекст мирской жизни, усматривая в грехопадении человека необычайную роль свободы: «Провозгласил мир свободу, в последнее время особенно, и что же видим в этой свободе ихней: одно лишь рабство и самоубийство! Ибо мир говорит: ‟Имеешь потребности, а потому насыщай их, ибо имеешь права такие же, как и у знатнейших и богатейших людей. Не бойся насыщать их, но даже приумножайˮ – вот нынешнее учение мира. В этом и видят свободу. И что же выходит из сего права на приумножение потребностей? У богатых уединение и духовное самоубийство, у бедных – зависть и убийство, ибо права то дали, а чем насытить потребности еще не указали».
Тайна страданий в Божьем мире
«Почему люди страдают?» – вот что беспокоит душу Ивана Карамазова: «Если Бог существует, то почему он допускает, чтобы в сотворенном им мире имело место страдание невинных и безнаказанное насилие над невинными?» Этот вопрос прямо соотносится с «бунтом» библейского Иова, без упоминаний о котором не обходится Достоевский ни в одной из глав «Братьев Карамазовых», а также с «несправедливым» приговором небесного суда для праведника (речь идет о старце Зосиме).
Включение фигуры Иова в текст Достоевского носит притчевый характер, ведь писатель посредством размышлений героев приближает каждого из нас к решению вечного вопроса праведника о тайне страданий: «Скажу Богу: не обвиняй меня; объяви мне, за что Ты со мною борешься?» (Иов 10:2); «Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дети их с ними перед лицом их, и внуки их перед глазами их. Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них… [Они] проводят дни свои в счастье и мгновенно нисходят в преисподнюю. А между тем они говорят Богу: ‟отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих! Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему?”» (Иов 21:7–15). В основе фразы Ивана Карамазова «Не Бога я не принимаю, Алеша, я только билет ему почтительнейше возвращаю» угрызения совести Иова.
Впрочем, ответ Достоевского коррелирует не с выводами друзей Иова, которые объясняют его страдания справедливым воздаянием, а с мудростью Елиуя, «совершенного в познаниях»: «…Бог выше человека. Для чего тебе состязаться с Ним? Он не дает отчета ни в каких делах Своих» (Иов 33:13–14); «По твоему ли рассуждению Он должен воздавать?» (Иов 34:33); «Он велик силою, судом и полнотою правосудия. Он никого не угнетает» (Иов 37:23). Вот почему и эпизод с прахом Зосимы демонстрирует тщетное ожидание людьми справедливого воздаяния небес, что так поразило Алешу: «Но не чудес опять-таки ему нужно было, а лишь ‟высшей справедливостиˮ, которая была, по верованию его, нарушена, и чем так жестоко и внезапно было поранено сердце его».
Подайте луковку: руководство для спасения души
И. Золотусский тонко подметил: «Герои как Гоголя, так и Достоевского начинают с “падения” и завершают “восстанием”. Это понятия поэтические и религиозные. Центром драмы здесь является покаяние. Что такое Чичиков, как не падший герой, призванный восстать во втором томе? То, что сгорает в огне, сжигающем рукопись Гоголя, воскресает, как феникс, на страницах романов Достоевского. И появляются в них и русский святой (старец Зосима), и русский нигилист (Ставрогин), и русская идеальная девица (Соня Мармеладова). “Полюбите нас чёрнинькими, а белинькими всякий полюбит” – эти слова Гоголя можно поставить эпиграфом ко всему творчеству Достоевского».
Действительно, гоголевская фраза не единожды отзывается эхом в репликах персонажей Достоевского. Вспомним размышления штабс-капитана в «Братьях Карамазовых»: «Пока живу я, кто-то меня, скверненького, кроме них, возлюбит? Великое это дело устроил Господь для каждого человека в моем роде-с. Ибо надобно, чтоб и человека в моем роде мог хоть кто-нибудь возлюбить-с…». Автор «Братьев Карамазовых» ратует за смирение любовное, так как «все за всех виноваты». Вот отчего Иван сознается Алеше: «Я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних». Символичны также слова Грушеньки, пораженной сострадательной любовью Алеши: «– Я всю жизнь такого, как ты, ждала, знала, что кто-то такой придет и меня простит. Верила, что и меня кто-то полюбит, гадкую, не за один только срам!.. – Что я тебе такого сделал, – умиленно улыбаясь, отвечал Алеша, нагнувшись к ней и взяв ее за руки, – луковку я тебе подал, одну самую малую луковку, только, только! И, проговорив, сам заплакал».
О какой такой луковке говорят герои Достоевского? Ответ находим в басне, которую рассказывает Грушенька Алеше:
«Жила-была одна баба злющая-презлющая и померла. И не осталось после нее ни одной добродетели. Схватили ее черти и кинули в огненное озеро.
А ангел-хранитель ее стоит да и думает: какую бы мне такую добродетель ее припомнить, чтобы Богу сказать. Вспомнил и говорит Богу: она, говорит, в огороде луковку выдернула и нищенке подала.
И отвечает ему Бог: возьми ж ты, говорит, эту самую луковку, протяни ей в озеро, пусть ухватится и тянется, и коли вытянешь ее вон из озера, то пусть в рай идет, а оборвется луковка, то там и оставаться бабе, где теперь.
Побежал Ангел к бабе, протянул ей луковку: на, говорит, баба, схватись и тянись.
И стал он ее осторожно тянуть и уж всю было вытянул, да грешники прочие в озере, как увидали, что ее тянут вон, и стали все за нее хвататься, чтоб и их вместе с нею вытянули.
А баба-то была злющая-презлющая, и почала она их ногами брыкать: ‟Меня тянут, а не вас, моя луковка, а не ваша”.
Только что она это выговорила, луковка-то и порвалась. И упала баба в озеро и горит по сей день. А Ангел заплакал и отошел».
В басне Достоевский подчеркивает милость Божию и силу взаимного прощения, ибо «всяк за всякого виноват», а также дает руководство для спасения души, акцентируя, что самым важным для решения вечной участи человека является то, что он отдал при жизни: злющую бабу могла спасти только луковка, поданная ею нищенке: «знал Бог, что и за луковку за единую можно все грехи простить, так и Христос обещал, да знал наперед, что вытянуть-то бабу-то эту нельзя, потому она и тут насквернит».
По меткому замечанию Т. Касаткиной, Достоевский научил нас видеть суть бытия, «повернул зрение эпохе». Он вывел бескомпромиссную универсальную формулу: «…Любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие Божеской любви и есть верх любви на земле. Любите все создание Божие… Будешь любить всякую вещь и тайну Божию постигнешь в вещах. Постигнешь однажды и уже неустанно начнешь ее познавать всё далее и более, на всяк день. И полюбишь наконец весь мир уже всецелою, всемирною любовью».
Крайне необходимо каждому следовать руководству писателя: не лелеять горделивую самость, а «копить любовь» и «подавать луковку» алчущим, вытаскивать их из бездны греха, помогать стать на путь Божий, ведь собственное спасение неразрывно связано со спасением всеобщим, а реализация идеи перерождения общества возможна, прежде всего, посредством проявления всесильной любви, перерождающих нас самих: «Потому что я видел истину, я видел и знаю, что люди могут быть прекрасны и счастливы, не потеряв способности жить на земле. Я не хочу и не могу верить, чтобы зло было нормальным состоянием людей <…> В один бы день, в один бы час – всё бы сразу устроилось! Главное – люби других как себя, вот что главное, и это всё, больше ровно ничего не надо…».
Наталья Сквира
По материалам сайта pravlife.org