В первое воскресенье Великого поста, которое традиционно называется Неделей Торжества Православия, Церковью установлено особое празднование в память одного из важнейших событий церковной истории — окончательной победы над ересью иконоборчества в IX веке.
Основы иконопочитания
На первый взгляд кажется, что вопрос о почитании священных изображений как будто не в духе теоретического богословствования, а является исключительно практическим. Однако в рамках этого великого спора эпохи Вселенских соборов он получил подлинно богословскую постановку.
Психологическую основу иконопочитания сформулировать очень легко. Ее можно усмотреть в известной пословице: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». «Это чаще всего безотчетное предпочтение не должно вызывать удивления, ибо, по уверению психологов, зрением воспринимает человек более восьмидесяти процентов всей получаемой информации, — пишет архиепископ Михаил (Мудьюгин). — Кроме того, общеизвестно, как возрастает значение портретов близких нам людей в их отсутствие <…> Изображение помогает нам воссоздать в душе облик дорогого человека и тем смягчает боль и горечь разлуки. Чувства, питаемые к изображенному человеку, в какой-то степени переносятся на изображение, которое приобретает в нашем сознании свойства реликвии. Если же изображаемое лицо обладает в наших глазах ореолом святости, то реликвия, в данном случае изображение (греч. eikona), приобретает значение святыни».
Именно в исключительном характере зрительных изображений необходимо искать причину настойчивого желания узреть Бога, желание, которое, как известно из Священного Писания, овладело многими, от пророка Моисея (см.: Исх. 33: 18-23) и до ученика Христова апостола Филиппа, который просил у Господа: Покажи нам Отца (Ин. 14: 8). Бог ответил на это вековечное стремление человечества, послав нам Сына Божия (см.: Ин. 3: 16), Который явил никогда до этого не виданного Бога (см.: Ин. 1: 18). Изображение (икона) Спасителя приобрело исключительно важное значение с Его уходом из материального мира по Воскресении из мертвых, с Его Вознесением, потому что, по словам апостола Павла, если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем (2 Кор. 5: 16).
История иконопочитания
В начале существования Церкви, а также в период гонений на нее со стороны язычников и властей Римской империи не могла не появиться особая христианская символика: живописно изображавшиеся крест и иные понятные христианам символы, служившие инструментом самоидентификации и распознавания единоверцами во враждебном языческом окружении. А IV век, век свободы, приводит в христианские храмы уже общепринятые орнаменты в виде целых библейских картин и иллюстраций новых христианских героев — мучеников и подвижников.
Так, свт. Василий Великий приглашает в своем Слове, посвященном памяти мученика Варлаама, живописцев зарисовать его подвиги, свт. Астерий Амасийский восторгается изображением мученицы Евфимии, а свт. Григорий Нисский умиляется до слез картиной принесения праотцем Авраамом в жертву своего сына Исаака. Обычай становится всеобщим, а от отвлеченной символики иконография в IV веке переходит уже к динамично развивающейся традиции — иллюстрации конкретных деяний и изображению лиц священной истории.
Иконоборчество
В эпоху христологических споров монофизитством (V-VII вв.) в силу его спиритуалистической тенденции умаления человеческой природы во Христе и выдвинутого тезиса о том, что и человеческая природа Христа не воспринята Его Божеством (поэтому Христос — Богочеловек, совершенный (истинный и подлинный во всех свойствах природы) Бог и совершенный человек, как учит Православная Церковь), а как бы растворена в нем, постепенно намечались тенденции, подготовившие богословскую основу иконоборческого течения о якобы неизобразимости Христа в силу неизобразимости Его Божественной природы.
Появившийся в VII веке ислам с неприятием в его вероучении всякого рода антропоморфных изображений породил особенно острые сомнения в законности икон в захваченных или соседствующих с арабами областях. В этих регионах Малой Азии, кроме укоренившегося монофизитства, также исконно существовали многие древние антицерковные ереси, которые были по своему духу антикультурными и антииконными доктринами. В данном пункте ислам им был понятнее и представлялся гораздо «духовнее» христианства. Да и византийские императоры в подобной атмосфере, с огромным трудом выдерживавшие вековой напор ислама, не могли не соблазниться устранением с помощью отдельных уступок в учении Церкви лишнего препятствия к мирному соседству с ним.
Однако вероучительное угодничество врагу и конкуренту государства, строившего свою религиозную жизнь на христианской основе, само по себе не могло бы объяснить того извращенного энтузиазма, который стал характерной чертой для иконоборчества. Отрицание права на существование священных изображений — только часть его государственной и культурной реформаторской программы императоров-иконоборцев.
Надо сказать, духовное просвещение и умственная культура в Византии к тому времени значительно снизились, и прежние, подчас тонкие, проблемы догматики стали непосильны большинству богословских умов. Новые поколения могли ухватиться только за вопрос, более доступный упрощенному мышлению. Императоры VII века были выходцами из диких и периферийных провинций. Даже у тех из них, кто находился на высоте просвещения своего времени, тон умствований был варварски рационалистичен.
Однако необходимо учесть и то, что в народной среде к тому времени расцвели жуткие околоязыческие суеверия, связанные с отношением к иконе как к магическому предмету (некоторые византийцы брали иконы в восприемники своих детей при Святом Крещении, были священники, которые соскабливали краски с икон и примешивали их к Крови Христовой, иные из них предпочитали служить Божественные литургии по домам на святых иконах вместо церковных престолов и др.). Эти крайние злоупотребления и стали поводом для проявления иконоборчества как единого еретического течения. Можно сказать, что первоначально с возникновением иконоборчества часть епископата вполне могла считать, что оно является законной мерой для возвышения духовности народного благочестия и избавления иерархии от борьбы с бытовыми крайностями и различного рода суевериями, отправной точкой которых считалось почитание священных изображений. Но иконоборчество выступило не просто против злоупотреблений, а против самой идеи священного изображения Христа, Божией Матери и святых.
Но, как видно из вышесказанного, оно вскрыло один из назревших вопросов, однако он подошел по духу к той очередной культурной и политической программе, которую составила в VIII веке новая византийская династия, потому что иконоборчество вырисовывается в истории еще и как восстание мирского духа против Церкви. Как отмечает один из исследователей А. Карташев, подобные умонастроения родственны либеральному «просветительству», принявшему свои радикальные формы как в германской культурной революции эпохи Бисмарка, в фанатичной светскости Французской Третьей Республики; как в глумливом секуляризме Петра I, так и в атеистическом сознании и социально-культурной политике русского большевизма. Государи-иконоборцы находили, что для блага государства нужно и людские силы, и денежные средства отвлечь от монашества и Церкви, направить все в казну и вымести «клерикализм» из государства. Они боролись с монастырями и монахами не менее, чем с иконами, проповедуя секуляризацию не только монастырских имений, но и всей их жизни, культуры и литературы. Монастыри не только поглощали человеческий материал, нужный для армии, но и владели большими материальными ценностями.
Вдохновляясь светскими государственными интересами против монашеского стиля народного благочестия, императоры увлекались новым для того времени мирским духом. Вместо аскезы и покаянного плача императоры подчеркнуто рекомендовали светский образ жизни и доведенную до крайности кощунственную жизнерадостность, а всех своих противников они объявляли политически неблагонадежными. Монашество, ставшее главным защитником почитания икон, было в сознании паствы живым примером, образом воплощения в своей жизни Христа, явлением в себе образа и подобия Божия, идеалом христианского благочестия, когда инок становился, по словам прп. Иоанна Лествичника, светом для мирян.
Более ста лет Церковь Божия подвергалась гонению, большему, чем от язычников, проливались слезы и невинная кровь тех, кто боролся за право изображать на иконах Господа Иисуса Христа, Божию Матерь и святых, а также молиться им перед иконами. Этих православных заключали в темницы, подвергали мучениям и казням, а иконы и мощи святых сжигались. Такие выдающиеся личности, как прп. Иоанн Дамаскин, не боясь властных носителей ереси, открыто вступали с ними в полемику, обосновывая возможность и необходимость изображать Христа, ибо с Его пришествием в мир через воплощение от Девы Марии невидимый Бог принял человеческую природу и сделался видимым. Поклонение иконам, как указывал он, не имеет ничего общего с идолопоклонничеством, в котором еретики обвиняли тех, кто почитал священные изображения, ибо почитались не краски, не дерево, а Изображенный ими и на нем. «Материальному изображению воздается поклонение, которое восходит к нематериальному Первообразу, которому надлежит воздавать богослужебное поклонение», — указывает митрополит Иларион (Алфеев). Впоследствии учение прп. Иоанна Дамаскина легло в основу догматического определения VII Вселенского Собора (787 г.), ставшего переломным моментом в борьбе с иконоборчеством.
Торжество Православия
После VII Вселенского Собора, закрепившего почитание икон, наступило ослабление гонений, и только в середине IX века, после смерти императора Феофила, его супруга Феодора, которая являлась тайной иконопочитательницей, освободила из темниц и заточения почитателей икон и возвратила им прежние должности. Иконоборцам же было предложено или оставить свое заблуждение, принеся покаяние, или прекратить церковное служение. Избранный Патриархом Константинопольским монах Мефодий обратился к своей пастве со словом увещания и с призывом прощения по отношению к своим былым гонителям: «Надлежит нам, соблюдшим непорочную и православную веру, хоть мы и претерпели многие наказания и скорби от порабощенных ересью, всегда помнить о Господнем гласе: Отче, оставь им, ибо не знают, что сотворили. Он тогда же и установил особое праздничное богослужение. Православие было торжественно восстановлено на службе в Софийском соборе в Константинополе в первое воскресенье Великого поста, которое пришлось в 843 году на 19 февраля. Так появились празднование и особый богослужебный чин, называемый чином Торжества Православия. В XII и XIV веках эта служба была расширена и дополнена за счет включения других текстов, изображающих главные догматы христианства.
Обычно в наши дни чин Торжества Православия совершается в кафедральных соборах, крупных городских храмах и монастырях после окончания Божественной литургии на середине храма перед иконами Спасителя и Божией Матери, возлежащими на аналое (особом столике). В нынешней редакции молебного пения Торжества Православия утверждаются не только православное учение об иконопочитании, но и все догматы и постановления семи Вселенских соборов. Во время этого богослужения исповедается неповрежденное христианское вероучение, а также возглашается «вечная память» всем скончавшимся защитникам православной веры, а «многая лета» — здравствующим верным.
В текстах этого чинопоследования не только прославляются иконопочитатели, а также все живущие и отошедшие ко Господу в вере и благочестии христиане, но и анафематствуются (т.е. выражается вероучительное несогласие с ними Церкви) разные ереси и лжеучения. Таким образом, эта служба, по сути, уже представляет собой Торжество Церкви Христовой над всеми когда-либо существовавшими ересями и расколами. А исторические события, которые вспоминаются Православной Церковью в первое воскресенье Великого поста, на деле подтверждают слова Священного Писания о том, что если предприятие и дело — от человеков, то оно разрушится, но если оно от Бога, то никто и ничто никогда не сможет его разрушить (ср.: Деян. 5: 38-39).
Духовный смысл праздника
«Соборный глас Православия, строгого и неподкупного, иногда кажется слишком суровым тем, кто сталкивается с бесконечным многообразием вер и традиций. Однако торжество православной веры, хранящей богооткровенную истину, и в наше время остается незыблемым фактом духовной истории человечества. В строгости этой веры — призыв к покаянию, — пишет игумен Дионисий (Шленов). — Молитвенное и покаянное предстояние перед образом Христа — путь к достижению истинного единства со Христом». Иконоборческий спор, завершившийся Торжеством Православия, не был просто некой обрядовой полемикой о декоративной стороне богослужения и церковной жизни. Иконоборчество пыталось разрушить весь духовный строй Церкви. «Оно было связано с общим обмирщением Церкви, с расцерковлением всех сторон ее жизни, —пишет церковный историк А. Успенский. — Внутренний ее строй был насильственно нарушен вторжением светской власти, храмы были наводнены мирскими изображениями, богослужение было искажено мирской музыкой и поэзией. Поэтому, защищая икону, Церковь тем самым защищала <…> самый смысл своего бытия, боролась против своего растворения в стихиях мира».
В одной из своих бесед-проповедей, произнесенной в Софийском соборе Константинополя в Великую Субботу (29 марта 867 года) по случаю поставления в ней иконы Пресвятой Богородицы, а также других священных изображений после восстановления иконопочитания, свт. Фотий Великий говорит, обращаясь к слушателям: «Смотрите, какой красоты лишена была Церковь». Этим он не просто показывает значимость церковного искусства в связи с восстановлением иконопочитания, но и выделяет особую богословскую функцию иконы, являющую нам преображенное естество человеческой личности, общающейся во Христе со своим Творцом: «Ибо через них мы возводимся к некоторому сосредоточенному и внимательному созерцанию, а чрез это созерцание удостаиваться Божественного и преестественного единения с высочайшим Предметом наших стремлений». Он красноречиво подчеркивает, что Православие без икон угрюмо, ведь тогда оно не являет нам начала обожения мира и человека через Господа, пришедшего во плоти (см.: 1 Ин. 4: 2). Важно также понимать, что Боговоплощение воспринимается в христианском вероучении как всемирное таинство, событие, имеющее универсальное значение для всего тварного космоса, не только в гносеологическом своем аспекте, но главным образом в сотериологическом. Священные изображения являются указателями на пути к нашему спасению через Воплотившегося Сына Божия. Духовный смысл и внутреннее содержание праздника снова и снова напоминают нам о том, что мы — «иконы Христа». Не только в дни Великого поста, но и всегда мы должны помнить и никогда не забывать, что, созданные по образу Божиему, мы все призваны стать в своей христианской жизни через исполнение заповедей и добродетельную жизнь истинным подобием Своего Творца.